Былое и думы районной журналистики

Наша первая встреча оставила яркий след в воспоминаниях. Мне, начинающему корреспонденту, дали задание написать статью. А накануне в том хозяйстве побывал коллега, маститый журналист, в прошлом редактор «районки», соб. корр. областной газеты, который, будучи на пенсии, был у нас на подработках, выручая в периоды отпусков и болезней сотрудников. Его материал содержал критику по поводу запоздания с весенним севом.
… Едва я переступил порог правления и попался на глаза председателю, как тот сразу же взял меня в оборот: «Чего вы там пишете?! Какие еще сорок сороков?! Я такого не говорил и знать ничего не знаю!». Только я попытался возразить, что упреки не по адресу, как на шум прибежала главный агроном, тоже разгневанная не на шутку: «Как я не люблю эту прессу!». И, взяв меня за рукав, потянула в свой кабинет: «Ну и где вы видите эту самую веточку? Тут рядом и дерево-то не растет!». А в материале черным по белому «Зеленая веточка стучится в окно главного агронома, а она еще сеять не собирается». Это стало для меня уроком: всегда ли категоричные люди, наши читатели, могут принять образный стиль?
Работающие в районных газетах журналисты большей частью не проходили спецдисциплин на журфаках, их учит сама жизнь, воспитывают читатели и, само собой, учредители. Поэтому на полосы «районки» в прежние времена часто ложились «кирпичи», в коих в мельчайших подробностях описывалась какая-нибудь технология возделывания культуры, применяемая в колхозе, организация работ и т. д., чтобы другие брали на вооружение. Старались помочь землякам, чем могли и немножко завидовали заезжим журналистам из областных изданий – их стилю, легкости изложения, возможности не утруждать себя «копать глубоко». Те, действительно, «городили» от души, нередко путая имена и фамилии, цифры и факты. И никаких претензий. Зато нас муштровали по полной: не там поставлена запятая, не тот подобран термин, критический материал для одних слишком слаб, для других слишком крут, образ человеку не соответствует. Однажды женщина обратилась с упреком, что очень уж хорошим предстал в моем изложении ее односельчанин. С каждым предложением, нарочито «вытащенным» мною из подклешевки (текста под фото), она согласилась – факты соответствуют действительности. «Но все равно, в целом уж больно положительный персонаж, не такой он», — последнее слово читательница оставила за собой.
Под всеобщей «опекой» работать непросто, получая при этом до обидного мелкую зарплату. Если газетчику удалось сохранить свой стиль – уже хорошо, если получается аргументированно и взвешенно критиковать ближнюю власть – замечательно. Наши читатели доверяют нам, как никому другому, а умничающие пиарщики, появляющиеся перед очередными выборами со своими обкатанными политтехнологиями, как правило, терпят фиаско.
Из тех же, кто ушел из редакции в разное время и по разным мотивам, ни один не захотел больше войти в эту «реку». Зато оставшиеся получили такую закалку – будь здоров!

От любви — до ненависти

Закалка помогает нам во времена демократии и свободы слова. Удивительная ситуация с этой свободой – то ли заключать ее в кавычки, то ли нет. Вроде в стране в целом слово выпустили на свободу и есть оппозиционная, правда малотиражная, пресса. А в иных знакомых мне районах это же слово в единственном местном печатном издании гнут в три погибели. По разным мотивам могут «выставить за дверь» редактора, потребовать доставлять в административный кабинет газетные полосы, прежде чем они увидят «свет», использовать прием мелкого шантажа. Ребята, а мы вообще-то где?!
В то время, когда костер гласности горел поярче и еще дозволялось писать побольше, случилось мне ехать на мероприятие в Тверь с редактором из соседнего района. Разглядев во мне человека, с которым можно поделиться и найти сочувствие, Любовь Николаевна начала рассказывать про свои непростые взаимоотношения с вновь избранной главой района. «А вы знаете, каждый понедельник в администрации проводится «час прессы», который я называю «час порки». Сама глава, ее заместители могут задать вопросы по вышедшим накануне номерам, по любой строчке из любой статьи, сплошные придирки, — рассказывала она. – Теперь в каждой газете обязательно фотография главы. А однажды все сошлось таким образом, что хвалебных материалов в ее адрес оказалось в избытке. После выхода номера пришла на работу и трясусь – жду звонка – нагоняя за елей. Звонок, действительно, раздался: «У вас последняя газета удачной получилась. Вот так и работайте!». Далее Любовь Николаевна вновь стала перечислять трудности, несмотря на которые она намерена «бороться».
«Вот Вы складно все так говорите, Любовь Николаевна, — неожиданно произнес молчавший всю дорогу шофер. – А Вы лучше скажите, когда мы зарплату получим…». На лице редактора отразилось недоумение. «Володя, а для чего же мы работаем, ведь у нас особая… задача, мы должны… говорить правду, добиваться справедливости», — запинаясь, с горячностью и волнением, отразившемся румянцем, просвещала своего безыдейного подчиненного Любовь Николаевна. «А мне наплевать на ваши разборки, — издевательски спокойным тоном продолжал Володя. – Я работаю, а зарплату не получаю. Жена спрашивает: «Когда деньги принесешь…».
Но в то время пораженческого настроения еще не проявлялось. Был настрой на борьбу, некий (свойственный тогда многим) азарт, который слишком быстро сменился слезами, «вылившимися» на страницы главной областной газеты. В статье, кроме фактов произвола и беззакония, проводилась мысль: руку подняли на сторонницу демократии, поддержавшую и голосовавшую за яркого, неординарного и харизматичного в то время Губернатора Платова. Но скандал не стихал и главные редакторы районных газет на банкете в честь Дня прессы обратились к самому, а тот молвил: «Не позволю делать из прессы сенную девку». А сделали. Работать опытному, профессионально образованному журналисту не дали. Любовь Николаевна вынуждена была устроиться спец. корром в областную оппозиционную газету, поносившую почем зря эту новую демократическую власть. А пишущая губерния, которая следила за скандалом, конечно же, сделала свои выводы…

Это сладкое слово

…Ежегодно весной, когда главный редактор уходил в отпуск, в конце апреля – начале мая мне звонил наш старейший автор, ортодоксальный коммунист А. Ш. Айзенштат. Начинал издалека: «Виктор Николаевич! Есть ли у нас сейчас свобода слова?». Плохо слышащему ветерану, которому перевалило за 90, приходилось кричать во весь голос. «Нету, Александр Шмулевич!», — раскатывается через открытое окно по Коммунистической улице, где и «прописана» редакция. «А как же, ведь Путин (в то время Президент первого захода – Авт.) говорил по телевизору, что оппозиции надо давать слово…».
А. Ш. Айзенштат неизменно писал к Октябрьской революции, к дню рождения и смерти Ильича, к Победе. За его «Сражающуюся партию» мне «накатили» в области по полной программе. Доводы о том, что он ветеран, орденоносец Великой Отечественной, был редактором фронтовой газеты, Почетный гражданин района, не нашли понимания, кроме сомнительного совета: «Иди к Главе района, пусть он на материал поставит «Не возражаю» и возьмет на себя ответственность».
…Не раздражают никого больше статьи А. Ш. Айзенштата, он ушел из жизни. Только вот про свободу слова с тех пор в районе никто не спрашивал…