Академик А. Л. Мясников: у постели умирающего Сталина

Уже после смерти Александра Леонидовича в 1965 г., в период подготовки к празднованию в 1999 г. 100-летия со дня его рождения, вдова академика — Елена Николаевна передала в Главное военно-медицинское управление Министерства обороны РФ его рукопись «Моя жизнь», составленную в 1960-1965 гг. и никогда ранее не публиковавшуюся. Значительный интерес в рукописи представляют воспоминания А. Л. Мясникова об обстановке в стране в конце 40-х — начале 50-х гг., включающие некоторые подробности болезни и смерти И. В. Сталина в марте 1953 года.
Обстановка того периода в значительной степени характеризовалась тем, что дряхлеющий вождь, в силу возраста и, как оказалось, подорванного здоровья, стал чаще передоверять подготовку решений своему ближайшему окружению, в котором усилилось соперничество и аппаратная борьба за приобретение большего влияния.
Положение осложнялось и тем, что И.В.Сталин весьма скептически относился к медицине и старался избегать врачей. Так, в 1936 г., во время посещения смертельно больного А.М.Горького, он заявил лечившему писателя профессору Г.Ф.Лангу (научному руководителю А.Л.Мясникова, практически сформировавшего его как ученого): «… врачи не умеют лечить. Вот у нас в Грузии много крепких столетних стариков, они лечатся сухим вином и одевают теплую бурку».
В январе 1952 г. вождь все же согласился на медицинский осмотр. Проводивший обследование директор терапевтической клиники 1-го Московского медицинского института и профессор-консультант Лечебно-санитарного управления Кремля В.Н.Виноградов нашел у него повышенное артериальное давление, чреватое инсультом, и рекомендовал снизить активность. Это Сталину очень не понравилось и он приказал Виноградова больше к нему не приглашать.
По всей видимости этот сигнал был своеобразно воспринят руководством Министерства государственной безопасности и осенью 1952 г., когда начало раскручиваться очередное «Дело врачей», В.Н. Виноградов был арестован в числе первых и обвинен в преднамеренном сокращении срока жизни крупных государственных и партийных деятелей. В качестве доказательства этого использовалось находившееся в архиве заявление заведующей электрокардиографическим кабинетом Кремлевской больницы Л.Ф.Тимашук, направленное осенью 1948 г. начальнику Главного управления охраны МГБ СССР (начальнику личной охраны Сталина) генерал-лейтенанту Н.С. Власику, в котором она обвинила Виноградова и других врачей, лечивших секретаря ЦК ВКП(б) А.А.Жданова, в пренебрежении поставленным ею диагнозом «инфаркт миокарда» и, как результат, в неправильном его лечении, приведшем к смерти 31 августа 1948 г.
Поскольку помимо В.Н.Виноградова по «Делу врачей» были арестованы многие известные медицинские деятели, в том числе и входившие в число близких знакомых и коллег А.Л.Мясникова, тучи начали сгущаться и над ним. Так, к концу 1952 г. в материалах следствия стало фигурировать имя уже упомянутого выше профессора Г.Ф.Ланга (умер в июле 1948 г.), якобы неправильно лечившего в 1945 г. Первого секретаря Московского городского комитета ВКП(б) А.С.Щербакова и сократившего тем самым его жизнь.
Такая обстановка сохранялась вплоть до начала весны 1953 г., когда поздно вечером 2-го марта в квартиру Мясниковых позвонили и прибывший сотрудник спецотдела Кремлевской больницы сообщил Александру Леонидовичу, что его срочно вызывают «к больному хозяину».
Простившись, на всякий случай, с женой, Александр Леонидович спустился к поджидавшей автомашине, которая доставила его, а также невропатолога Н.В.Коновалова и терапевта-нефролога Е.М.Тареева в Кунцево, на ближнюю дачу Сталина.
По прибытии, приехавшие сразу же были проведены в основной корпус, где в одной из комнат уже находились министр здравоохранения СССР А.Ф.Третьяков, Главный терапевт Минздрава профессор П.Е.Лукомский, невропатологи Р.А.Ткачев, И.Н.Иванов-Незнамов, терапевт Д.В.Филимонов. Пока министр доводил до собравшихся, что в ночь на 2 марта у Сталина произошло кровоизлияние в мозг с потерей сознания и речи, обусловившее паралич правой руки и ноги, в комнату внезапно вошли Л.П.Берия и Г.М.Маленков.
Как отмечал А.Л.Мясников, в дальнейшем только они отдавали все указания и распоряжения, всегда появляясь не иначе как вдвоем, что видимо должно было сигнализировать окружающим о складывающейся расстановке сил в Политбюро и об их намерениях возглавить государство и партию.
Обратившийся к членам консилиума Л.П.Берия выразил уверенность в том, что они сделают все возможное, чтобы оказать помощь И.В.Сталину. При этом он подчеркнул, что «партия и правительство абсолютно доверяют консилиуму и все, что профессора сочтут нужным предпринять, со стороны руководства страны не встретит ничего, кроме полного согласия и помощи».
По всей видимости Л.П.Берия произнес эти слова, понимая все же, что могут чувствовать члены консилиума, когда значительное число их коллег находится под судом и следствием.
Результаты первого осмотра Сталина оказались для А.Л.Мясникова весьма неожиданными. Никогда не видевший вождя вблизи и воспринимавший его больше по публиковавшимся фотографиям и портретам, Александр Леонидович был удивлен невысоким ростом Сталина и его заметной полнотой. Находившийся без сознания, он неподвижно лежал на диване, лицо его было перекошено, а правые конечности походили на плети. Определялась мерцательная аритмия, артериальное давление находилось на уровне 210/110 мм рт.ст. При перкуссии и аускультации сердца особых отклонений не отмечалось. Количество лейкоцитов в крови достигало 17000 в 1 микролитре, а в анализе мочи определялось небольшое количество белка и эритроцитов. Наблюдалось прерывистое дыхание (так называемое патологическое дыхание Чейн-Стокса).
Диагноз консилиуму представлялся достаточно ясным: кровоизлияние в левое полушарие мозга на почве артериальной гипертонии и атеросклероза. Сразу же было назначено лечение: — введение препаратов камфары, кофеина, строфантина, глюкозы, вдыхание кислорода, пиявки и, для профилактики инфекционных осложнений – пенициллин.
Весь состав консилиума остался в Кунцево на все время болезни Сталина. Разместившись в соседнем с основным корпусом здании, врачи по очереди несли дежурство у постели вождя. Постоянно находился при нем и кто-нибудь из членов Политбюро. Чаще всего это были К.Е.Ворошилов, Л.М.Каганович, Н.А.Булганин, А.И.Микоян. Несколько раз приезжал болевший пневмонией В.М.Молотов. Для широких масс населения СССР это было доведено в первом бюллетене о болезни Сталина, в котором говорилось о том, что его «лечение проводится под постоянным наблюдением Центрального комитета КПСС и Советского правительства».
С тем, чтобы обеспечить постоянное нахождение врачей рядом со Сталиным, было организовано их регулярное питание. К обеду и ужину профессоров приглашала дочь вождя – Светлана, которая, как вспоминал Мясников, «старалась своей простотой и сдержанной любезностью не вносить ни излишней натянутости, ни мрачного молчания».
На обедах присутствовал также К.Е.Ворошилов, показавшийся Александру Леонидовичу «симпатичным старым человеком, озабоченным болезнью своего близкого».
Утром 3-го марта, члены консилиума должны были дать ответ на вопрос Г.М.Маленкова о возможном исходе болезни. Поскольку прогноз представлялся врачам только отрицательным, Маленков дал понять консилиуму, что в целом ожидал подобное заключение и что он все же надеется на максимально возможное продление срока жизни вождя. Как стало ясным А.Л.Мясникову, так очевидно и остальным профессорам, это было необходимо для решения вопросов, связанных с организацией новой власти, и для соответствующей подготовки общественного мнения.
В течение 3-го марта Сталин продолжал находиться в бессознательном состоянии. Только лишь один раз окружавшим показалось, что к нему вернулось сознание и он обвел всех осмысленным взглядом. Наклонившийся над больным К.Е.Ворошилов сказал: «Тов.Сталин, мы все здесь, твои верные друзья и соратники. Как ты себя чувствуешь, дорогой?». Однако сознание вновь покинуло вождя и, как оказалось, уже окончательно.
В ночь на 4 марта дежурившим у постели Сталина много раз казалось, что он умирает. В этой связи, в еще большей степени была увеличена интенсивность введения лекарственных средств, которая в отдельные периоды доходила до одной инъекции в час. Утром, кто-то из членов консилиума высказал предположение о том, нет ли у больного, в добавок ко всему, инфаркта миокарда. Об этом, в определенной степени свидетельствовали лейкоцитоз и повышенная температура.
Срочно вызванная из Кремлевской больницы молодая женщина-врач немедленно сняла электрокардиограмму и, проанализировав ее результаты, уверенно заявила, что у больного инфаркт. Это вызвало у членов консилиума буквальный шок. Все сразу же вспомнили о «Деле врачей» и об «умышленном нераспознавании инфаркта миокарда у А.А.Жданова».
Положение спас профессор А.Л.Мясников, заявивший, что во время войны не раз наблюдал в госпиталях раненых с внутричерепной травмой, у которых наблюдались похожие электрокардиографические изменения, связанные с кровоизлиянием в мозг, а не с инфарктом миокарда.
В этом поступке, наверное был весь Александр Леонидович, который мог бы дать уклончивое (более безопасное для себя) заключение, но проявивший в экстремальной ситуации смелость и мужество, чтобы подтвердить первоначальный диагноз и по сути дела взять на себя ответственность за направленность дальнейшей терапии больного.
Поскольку заключение Мясникова поддержали невропатологи, предположение об инфаркте большей частью голосов было отвергнуто. Но в условиях когда полной уверенности у части консилиума все же не было, в диагноз была добавлена фраза о «возможности очаговых кровоизлияний в миокард в связи с тяжелыми сосудо-двигательными нарушениями на почве кровоизлияния в базальные отделы мозга». В уточненном виде эта формулировка была внесена в бюллетень о состоянии здоровья И.В.Сталина на 16 часов 5-го марта 1953 г., в котором говорилось о том, «что снятая в 11 часов утра электрокардиограмма показала острые нарушения кровообращения в венечных артериях сердца с очаговыми изменениями в задней стенке сердца (электрокардиограмма, снятая 2-го марта, этих изменений не установила)».
Другая экстремальная ситуации возникла утром 5 марта, когда у Сталина неожиданно открылась кровавая рвота и произошло выраженное снижение артериального давления, что потребовало практически непрерывно вводить кардиотонические средства. При этом у части консилиума возникло недоумение и растерянность.
В результате, дежуривший у постели больного Н.А.Булганин стал настороженно и даже враждебно посматривать на врачей, а затем спросил у А.Л.Мясникова о причинах кровавой рвоты. И здесь Александр Леонидович вновь проявил свой высокий профессионализм и смелость, заявив могущественному члену Политбюро о «возможности мелких множественных кровоизлияний в стенке желудка сосудистого характера в связи с артериальной гипертонией и мозговым инсультом, приведшим к кровотечению». Предположительный характер ответа вызвал у Булганина весьма неприязненную реакцию и он, с оттенком угрозы заявил, что врачи пропускают у Сталина диагноз рака желудка.
В течение всего дня 5-го марта жизнь больного, несмотря на предпринимаемые врачами меры, буквально висела на волоске. Тем временем, на 2 этаже основного корпуса постепенно начали собираться члены Центрального комитета партии. Члены Политбюро подходили непосредственно к Сталину, те же кто был рангом пониже смотрели на него через приоткрытую дверь. Строго соблюдалась иерархия. Ближе всех к умирающему вождю находились Маленков и Берия, далее Ворошилов, за ним Каганович, потом Булганин и Микоян. Несколько раз на короткий срок появлялся Молотов.
Хрущева А.Л.Мясников ни в каком виде не упоминает. Возможно это было связано с тем, что данный раздел рукописи был написан в период, когда Н.С.Хрущев еще возглавлял государство и партию.
К вечеру 5-го марта состояние Сталина приблизилось к критическому и в 21.50 по московскому времени наступила смерть. Как только это было окончательно установлено, в помещение, где лежал умерший вождь, тихо вошли руководящие деятели партии и правительства, дочь Светлана, сын Василий и личная охрана. Все стояли неподвижно, в торжественном молчании весьма долго (более получаса). Общим чувством было ощущение утраты и неизбежности перемен, которые не могли не произойти в жизни государства и советского народа.
На следующий день 6-го марта 1953 г. около 12 часов дня в одном из корпусов 1 Московского медицинского института на ул.Садовой-Триумфальной состоялось вскрытие тела умершего. Из состава консилиума присутствовали только А.Л.Мясников и П.Е.Лукомский. Здесь же находились президент АМН СССР Н.Н.Аничков и биохимик профессор С.Р.Мордашев, который должен был бальзамировать труп. Вскрытие производили паталогоанатомы во главе с профессором А.И.Струковым. Повсюду находилась многочисленная охрана.
Как вспоминает А.Л.Мясников, он очень сильно волновался. Особое его беспокойство вызывал вопрос об инфаркте и причинах кровавой рвоты. Ведь на карту была поставлена и его медицинская карьера и репутация как врача, а в случае ошибочности поставленного диагноза возможно и сама жизнь. Ведь на дворе была только лишь весна 1953 г. и машина репрессий работала еще в полную мощность.
Однако результаты вскрытия полностью подтвердили диагноз и заключения, сделанные Александром Леонидовичем. Инфаркта не оказалось, в сердечной мышце были найдены лишь очаги кровоизлияний. Вся слизистая оболочка желудка и кишечника была покрыта мелкими геморрагическими проявлениями. Очаг мозгового кровоизлияния, размером со спелую сливу, находился в области подкорковых узлов левого полушария. Кроме того были обнаружены очаги размягчения мозга очень давнего происхождения. Артерии головного мозга были сильно поражены атеросклерозом, просвет их был значительно сужен.
Естественно возникает вопрос о том, мог ли А.Л.Мясников и другие члены консилиума спасти И.В.Сталина. Возможно, что он и сам задумывался об этом, наблюдая очаги кровоизлияния и оценивая их давность. Ведь он был вызван в Кунцево только лишь поздно вечером 2-го марта, т.е. почти сутки спустя после официально объявленного времени наступления у Сталина инсульта. К тому же имеются исторические свидетельства тому, что фактически все произошло в первой половине дня 1-го марта, когда охрана зафиксировала отсутствие перемещений в комнатах где находился Сталин и, долго не решаясь войти к нему, только лишь к исходу суток обнаружила вождя, лежащего на полу без сознания. Прибывшие же в ночь на 2 марта в Кунцево Маленков и Берия врачей немедленно не вызвали и тем самым упустили время, являющееся при преодолении результатов инсульта одним из решающих факторов.
Кстати, первым из вызванных врачей оказался профессор П.Е.Лукомский, обследовавший Сталина только 2-го марта, около 9 утра. Именно через Лукомского А. Л. Мясникову могло стать известным реальное время наступления инсульта, что в конечном итоге предопределило невозможность успешного излечения.
В целом, воспоминания А. Л. Мясникова о событиях 2-6 марта 1953 г., наиболее объективно освещают обстоятельства, связанные со смертью И. В. Сталина, и практически кладут конец всевозможным слухам и инсинуациям, распространявшимся за рубежом и внутри нашей страны в течение многих лет.
Г. Перепиляк.