Валька (рассказ)

Валька сидела на огромном зеленом сундуке посреди вспаханного осенью картофельника, поджав под себя ноги, наспех обутые в чьи-то большие валенки и с оцепенением смотрела на полыхающую деревню. Там, совсем недалеко, догорал дедушкин дом, в который перед уходом на фронт отец привез их с матерью и братом. Взрослых не было. Деревню не тушили. Крики и силуэты мечущихся людей были левее горящей деревни, у колхозных амбаров с зерном и картофелем, скотного двора. Люди пытались отбить у ненавистного огня хотя бы то, что еще можно было спасти, поливая стены водой еще не горящих складов, отгоняли скот. Туда, вытащив сундук из еще не горящего дома, убежала и мать – председатель колхоза. Сильный порывистый ветер быстро разносил огонь с избы на избу. Запалил ветер и дедов дом, не дав спасти старикам свое нехитрое добро.

Было холодно, сыро и страшно. «Бодучая» корова, привязанная матерью к сундуку, протяжно и беспокойно замычала, посмот-рела на Вальку своими большущими глазами, в которых отражалось зарево, отчего девочке стало еще страшнее. Валька зажмурила глаза и тихонько начала всхлипывать, шмыгая носом. Дедов тулуп сполз с худеньких плеч, и холод мартовской ночи стал прогонять оцепенение. Девочка поежилась, сползла с сундука ,отодвинулась подальше от мычащей коровы, подняла тяжелую крышку и забралась внутрь, втянув тулуп за собой. Такое она проделывала не раз и дома, когда нашкодив, пряталась в сундуке от своей бабки Мазничихи.

Добра было немного, поэтому места пятилетней Вальке даже с ее тулупом хватило. Она повозилась немного и зарылась поглубже под него, подстелив мохнатую полу под себя, обхватила колени руками и зажмурилась. В «тулупьем» домике стало теплее от ее дыхания, да и корова уже не так пугала. Сундук успокаивал, ведь он был участником всех их детских игр с братом. Сидя на нем у печки она играла куклой, купленной ей отцом еще до войны. Был и столом, Юра учил на нем уроки, а она всегда крутилась рядом. Только они знают место в сундуке, где Юра нацарапал пером: «Валя Смирнова, Юра Смирнов». На сундуке еще и спали.

Больше всего девочку завораживало то, что было внутри сундука. Там мать хранила свою довоенную жизнь. Несколько отрезов материи, переливающейся и легкой, с таким же легким названием «крепдешин», несколько платьев, туфли-лодочки, бабкин цветастый платок с бахромой, драповое отцовское пальто и, что-то еще, что Валя еще не успела рассмотреть, когда потихоньку от домашних перебирала содержимое сундука. Все это казалось девочке чудесно красивым и неземным. Особенно коричневое шерстяное платье с белым кружевным воротником, его на матери Валя никогда не видела. Платье маме шло. Она знает, у них есть фотография, она тоже лежит в сундуке. Мама в платье сидит и на коленях держит маленькую Валю, в белом чепце и платьишке с рюшами, а рядом стоит брат в нарядном матросском костюме. До войны отец работал в МТС и семья жила в достатке. Венские стулья, патефон, зеркало, буфет. Все, привезенное из довоенной жизни, сейчас полыхало в огне.

Отец привез их в деревню из-под Ржева, считал, что здесь со своими родителями жене и детям будет легче и безопасней, враг наступал. Ржев вскоре оккупировали немцы. С фронта получили единственное письмо, похоронка пришла в сорок втором. Этого Валька еще не помнила – мала была. Мать освоилась в родном колхозе. Работящую Полину помнили односельчане, знали. Мужиков не было. Дети, женщины и старики. Председателя колхоза призвали на фронт. Так тридцатилетняя мать и стала председателем. Дома матери не стало, с хозяйством справлялись сами — слепой дед и бабка, Валька да старший Юра.

Кроха согревалась и вспоминала вечер накануне , как она также как сейчас, ерзала на холодном соломенном матрасе, принесенном из сеней, подтыкая под себя бабкину юбку. Поужинав картошкой и молоком, стали ложиться. Юра уже сопел на сундуке, дед кряхтел на печи. Мать еще возилась у печи. Валя долго вертелась, ветер страшно завывал в трубе, было как-то неспокойно на душе. Бабка сердито на нее заворчала, но юбку подоткнуть помогла, прижала и, перекрестив, поцеловала в маковку.

Всех разбудил звон пожарной рельсы и одновременный грохот в окно: «Полина, Погодины горят!»

Мать, охнув, опустилась на лавку : «Ветер!..»

Голоса становились все громче и громче, корова опять мычала. Валю звали. Она проснулась, подняла голову и стукнувшись о крышку сундука, стала ее поднимать. Ветер стих, пахло гарью. Уже апрельское солнце ярко светило и пригревало. Валька спросонья жмурилась и опять не понимала, что происходит. К сундуку, по уже успевшей оттаять земле, бежали Юра с матерью, ковылял дед и бабка с кошкой на руках. Все мокрые, в саже и слезах. Весь левый посад деревни еще кое-где дымился.

Домашние все разом навалились на девочку, выдернув ее из убежища. Мать прижимала их обоих с Юрой к себе и тихо плакала, бабка причитала, дед морщился, корова протяжно мычала.

Сидя под апрельским солнцем у матери на руках, как на той фотографии, маленькая Валька почему-то знала, что впереди у нее долгая интересная жизнь и поэтому счастливо улыбалась родным, размес-тившимся на большом зеленом сундуке, а все, что происходит с ней сейчас, скоро станет просто воспоминаниями ее военного детства…